«Зачем он пришел сюда? Еще один лишний рот!»
«Чего он стучит у городских ворот?»
«Мы ему не понравимся». «И наоборот».

«Пускай он отдаст свой меч!» «И еще — ножны!»
«Он у нас не найдет приюта или жены!»
«Он нам не нужен». «И мы ему не нужны».

«Выглядит молодо». «Но голова седа».
«Пускай сам расскажет, как он попал сюда!»
«Наверно, кого-то зарезал и прячется от суда».

«Это написано у него на лбу!»
«Судьба выбирает нас, а не мы судьбу».
«Ага! И он хочет въехать в рай на чужом горбу!»

«Ну, ты сказал! Мы, что ли, будем рай?»
«А что: мне нравится мой сарай».
«Эй, стражник! Не отпирай!»

«Ясно, что это не грек, не перс».
«Выглядит странно: ни бороды, ни пейс».
«Как ты думаешь, кто он?» «Я в этих делах не спец».

«Но если странник в пыли дорог
пытается переступить порог,
обычай велит впустить его. Вдруг этот странник — бог?»

«Или пророк?» «Или еще — герой».
«Вокруг изобилие всех этих Фив и Трои».
«Так что — открывать ворота?» «Открой!» «Открой!»

«Входи и скажи, как тебя зовут,
откуда ты и как оказался тут?
Говори. Люди ждут».

«Увы, нарушивший ваш покой,
тот, кого вы трогаете рукой,
не знает, кто он такой.

Я не знаю, кто я, где моя родня.
И даже местоимение для меня —
лишнее. Как число для дня.

И мне часто кажется: я — никто,
вода, текущая в решето.
Особенно, когда на меня смотрят сто

глаз. Но и когда один —
тоже. Пускай вас мой габардин
не смущает: теперь и простолюдин

так одевается. В руке у меня не меч,
но зонт, чтоб голову уберечь,
если льет и когда начинает печь.

Не думайте, что я для вас таю
опасность, скрывая от вас свою
биографию. Я — просто буква, стоящая после Ю

на краю алфавита, как бард сказал.
И я бы вам с радостью показал,
откуда я взялся. Но там чернеет зал,

пугающий глубиной и тьмой.
Для меня он не связывается с "домой".
Обычно я двигаюсь по прямой,

имея какую-то вещь в виду.
Но должен признать, к своему стыду:
я не знаю, куда я иду. Думаю, что иду

в Царство Теней. Иногда — скользя,
спотыкаясь. Но такова стезя.
Иначе определить нельзя

направление. В конце концов, запрети
думать себе об этом, держи себя взаперти —
движешься в ту же сторону. Ваш город был по пути.

И я постучал в ворота».
«Да он больной!»
«Потеет!» «И аппетит — тройной!»
«Видно, персы собрались на нас войной...»

«Или — римляне». «Да, и он — их шпион».
«Вот-вот, приютишь его у себя, а он
потом приведет сюда легион

и нас уничтожат». «О городе, где стоит
даже у статуй, смешно утверждать, будто он стоит
по дороге в Аид!»

«Докажем ему, что он неправ!»
«Наш город — великих традиций сплав!»
«Колыбель многих прав!»

«Пусть знает, что заблудился, безглазый крот!»
«А если он шпион и врёт?»
«Пусть знает, где он умрет».

«Эй, стража! Эй — как тебя? — эдил!
Поставьте к воротам еще сто мудил,
чтоб никто из города не выходил!»

«Где наш историк?» «Нажрался с утра и спит».
«Найдите его вонючий скит. Скажите: нам нужен гид.
И быстро!» «Ведут уже!» «Ну, старик, покажешь вот этому, как велик
наш город, идет?» «Ик-ик.

Ик-ик. В глазах у меня — петит.
Я как на балконе без кариатид.
Ох, как мутит меня! Как мутит.

Ты, что ли, странник? Наверно, ты.
У тебя неправильные черты.
В нашем городе главное не глаза, а рты.

Пошли. Покажу тебе, что тут есть.
Вообще-то город наш — не бог весть...
Ой, сейчас меня вырвет. Ой, я хочу присесть...

Смотри: направо — наш древний храм.
Налево — театр для античных драм.
А здесь мы держим рабов, лопаты и прочий хлам.

За этим классическим портиком — наш Сенат.
Мы здесь помешались от колоннад
из мрамора, с ультрамарином над.

А это — наш Форум, где иногда
мычат — от слова "мы" — стада
"да" или "нет". Но обычно "да".

Во всяком случае, государь
у нас тот же самый, что был здесь встарь.
И тоже из мрамора. Только в глазах — янтарь.

Ничто здесь не изменилось с той
поры, как объявлен был золотой
век, и история на постой

расположилась у нас. Люди живут, кормя
историю. А другой продукции, окромя
истории, не выпускается. Мы пользуемся тремя

идеями. Первая: лучше дом,
чем поле. Вторая: пастись гуртом
приятно. И третья: неважно, что произойдет потом.

А это — наш древний Форум... Что? Говоришь, уже
проходили. С тобою быть нужно настороже.
Говоришь, тебе нравится буква "ж"?

Что ж, это красивая буква нашего языка.
Она издали смахивает на жука
и гипнотизирует мужика.

А прямо — старинный наш Колизей.
Но христиане со львами сданы в музей.
Хочешь, зайдем повидать друзей?

Это — напротив. Все, что пришло, увы,
из джунглей или из головы,
как христиане или как те же львы,

является будущим. А ему
место в музее. Скорей всего, потому
что история никому

ничего, естественно, не должна.
Так баба, даже обворожена
и даже если дала — все-таки не жена.

Улавливаешь, куда ты попал, дружок?
В этой вазе — народы, стертые в порошок.
А дальше — библиотека; но ей поджог

не грозит. Трудно поджечь ледник.
Я недавно туда проник:
книги стоят, но их не раскрыть. У книг,

стоящих нетронутыми века,
развивается мраморность, и рука
опускается или делает жест "пока".

Видишь ту башню? Ее наклон...
Чего, говоришь, отлить? Вон, у тех колонн.
В них спрятана, свернутая в рулон,

география. Чего, говоришь, мотня?
Да, прямо на улице. Ну и что ж, что средь бела дня?
На кого я работаю? А если ты без меня

заблудишься? Ох-хо-хо, ничего струя!
Как у мерина! Или — его шлея.
И, в принципе, это — тоже побег. Но я —

я не продам тебя. Пусть носы
поморщат над ней наши псы. Поссы.
Где в нашем городе, говоришь, часы?

Чтоб видеть время со стороны?
У нас для этого нет стены.
Часы были, странник, изобретены

после истории. Отсюда — взгляни — видней
та наклонная башня. Поскольку в ней —
тюрьма, время дня и движенье дней

определяют у нас углом
ее и сидящих в ней поделом
наклона к земле, а не над столом

висящими ходиками. Звон оков —
те же куранты. И сумма чужих сроков —
наш календарь. И наш Ареопаг таков,

что даст скорей тебе по рогам,
чем пустит гулять тебя по лугам
Прозерпины... Что там за шум и гам?»

«Это мы! Сейчас мы — Ареопаг!
Мы все видели! И вот отчет собак:
в нем — анализ мочи. У него — трипак!

Он должен быть изолирован!» «Там умерщвляют плоть!»
«Да, и не только крайнюю». «Чтоб прекратил пороть
ахинею!» «И я говорю: не порть

нашу историю!» «Да, такой горазд
испортить ее!» «Даром что коренаст,
а член у него...» «Испортить? История ему даст

сама!» «Поэтому — приговор:
Учитывая его прибор,
в башню. Пожизненно. Подпись: хор».

«За что? Что я сделал? Я не бандит,
никого не ограбил. Куда глядит
Зевс? Не перебрал в кредит,

а что до моей мочи, может, у вас трава
с триппером...» «Не кричи». «Да, не качай права!»
«Эй, стража! Тащи ключи и кандалы!» «Сперва

выясним, есть ли место?» «Чего там, есть!»
«Как не быть!» «Еще один должен влезть!»
«Сесть не значит буквально "сесть",

можно и стоя». «Хоть на одной ноге!»
«Как цапля или сосна в тайге».
«Да, мы читали!» «Тащи его, э-ге-ге!..»

«Поволокли... Люди вообще дерьмо.
В массе — особенно. Что есть главный закон тюрьмо-
динамики. Видя себя в трюмо,

еще сомневаешься: дескать, стекло, но врет.
Однако, скапливаясь в народ,
ясно: чем дальше в лес, тем всё больше в рот.

Что сказать вам под занавес. Что, увы,
наш город не исключение. Таковы
все города. Да взять хоть вас. Вот вы

смотрите это из будущего. И для вас
это — трагедия и сюжет для ваз:
сценка, где человек увяз

в истории. Или, разрыв бугор,
так кость разглядывают в упор.
Но в настоящей трагедии гибнет хор,

а не только герой. Вообще герой
отступает в трагедии на второй
план. Не пчела, а рой

главное! Не иголка — стог!
Дерево, а не его листок.
Не солнце, если на то пошло, а вообще восток,

и т.п. Трагедия — просто дань
настоящего прошлому. Когда, тыча — "Глянь!" —
сидящая в зале дрянь созерцает дрянь

на сцене. Это — почти пейзаж
времени! И дело доходит аж
до овации. Учитывая наш стаж,

это естественно. Как и то, что какой-то тип,
из ваших, полез, издавая скрип,
из партера на сцену, где тотчас влип

в историю. Так сказать, вжился в роль.
Но он — единица. А единица — ноль,
и боль единицы для нас не боль

массы. Это одно само
по себе поможет стереть клеймо
трагедии с нашего города. В общем, мы все дерьмо,

вы — особенно. Ибо театр — храм
искусства. Однако по ходу драм
наши не перебегают к вам,

ваши к нам — то и дело, вмешиваясь в сюжет.
Аполлон был этим не раз задет.
Узилище, по существу, ответ

на жажду будущего пролезть
в историю, употребляя лесть,
облекаясь то в жесть, то в Благую Весть,

то в габардин, то в тряпье идей.
Но история — мрамор и никаких гвоздей!
Не пройдет! Как этот ваш прохиндей!

И вам, чтобы его спасти,
пришлось бы забраться на сцену и разнести
историю в щепки. Эй, стража! Закрой ворота и опусти

занавес».

1994-1995